Долговой кризис, поразивший минувшей весной Грецию, в разной степени повлиял на экономику других государств еврозоны. Так, некоторые страны извлекли выгоду из подешевевшего евро, и первой в их числе была Германия.
Германия – крупнейшая экономика Европы и второй крупнейший экспортер в мире после КНР. По большой части ФРГ экспортирует промышленные товары – такие, как оборудование и автомобили. Такая продукция пользуется большим спросом в развивающихся азиатских странах, особенно у растущего среднего класса. Девальвированный евро снизил цену немецких товаров за рубежом, и их продажи в мире в этом году подскочили.
А вот для экономик Италии, Греции и Португалии, обремененных мерами финансовой экономии, пока особых перспектив роста на горизонте не видно. И они толком не выиграли от удешевления евро. Такие страны, не имеющие экспортных возможностей Германии, вынуждены будут бороться, чтобы сохранить конкурентоспособность, причем не только в глобальном масштабе, но и внутри Евросоюза. С учетом привязанности к евро и экономическому доминированию ФРГ у этих государств мало гибкости, чтобы преуспеть в этом.
Национальные различия внутри еврозоны проявляются не только в торговле. В июле комитет европейских регуляторов провел стресс-тесты для банков, чтобы установить, как они будут вести себя при различных неблагоприятных рыночных условиях.
Хотя немецкие банки отказались обнародовать в полном объеме информацию о своей зависимости от состояния госдолга, девять госбанков прошли испытания, несмотря на понесенные ими миллиардные убытки из-за второсортных активов.
Из 91 протестированного банка провалили испытание только семь – пять испанских и по одному в Греции и Германии.

Дебаты, которые шли в последние полтора года по финансовому стимулированию, честно говоря, заставили меня разочароваться в современных экономистах.

Если кто-то считает, что расходы на стимулирование экономики это плохая идея, что ж, прекрасно. Но, очевидно, мы ожидали от противников стимулирования подключения к реальным дебатам. А это означает, что им придется хоть чуть-чуть прислушаться к тому, что говорят их оппоненты. В частности, что параметры стимулирования всегда сильно зависят от конкретной ситуации.

Бюджетное стимулирование имеет смысл, только когда преобладают два следующих условия: высок уровень безработицы и очевиден риск дефляции, а не инфляции; возможности кредитно-денежной политики ограничены из-за того, что процентные ставки близки к нулю.

Это, кажется, нетрудно понять.

Но снова и снова критики приводят примеры увеличения госрасходов в совершенно иных обстоятельствах. А потом доказывают, что эти примеры, мол, доказывают их правоту.

Вот что написал в статье для New York Times, опубликованной в конце июля, Тайлер Коэн, профессор экономики Университета Джорджа Мейсона: «Определенно в Германии недавняя история финансового стимулирования оказалась не слишком положительной». «После объединения в 1990 году германское правительство заняло и потратило огромные суммы, чтобы профинансировать реконструкцию и поднять уровень жизни в Восточной Германии до западногерманского. Экономика получила миллионы новых потребителей. Эта политика объединила страну в политическом плане, но оказалась не слишком успешной с точки зрения экономики. Первоначальный подъем сменился годами разочаровывающих данных по производству и занятости».

Прочитав этот пассаж, у меня возникает желание ткнуть себе карандашом в глаз. Почему? Давайте взглянем на немецкую ситуацию.

1. Пример расходов, который привел г-н Коэн, не является попыткой бюджетного стимулирования. Это была политика предложения, а не спроса. Германское правительство не пыталось поднять спрос, оно старалось восстановить инфраструктуру Восточной Германии, чтобы увеличить производительность региона.

2. Западногерманская экономика не замедлялась из-за высокой безработицы. Напротив, она была разогрета, а Bundesbank – ЦБ Германии – опасался инфляции.

3. Низкие процентные ставки тогда не вызывали озабоченности.

На самом деле Bundesbank тогда повышал ставки, чтобы минимизировать риск инфляции – с 4% в начале 1989 года до 8,75% летом 1992 года. Отчасти это повышение делалось осознанно, чтобы заглушить дополнительный спрос, созданный в результате расходов государства на Восточную Германию.

Кроме того, решение правительства ФРГ пойти на расходы, превышающие доходы, и при этом поднять процентную ставку, как считали многие, вызвало европейский валютный кризис в 1992–1993 годах: тогда другие европейские страны, привязавшие свои денежные единицы к немецкой марке, не могли осуществлять самостоятельно корректирующую политику.

Короче говоря, сложно вообразить себе более неподходящий пример. Происходившее с Германией в период объединения ничего не говорит нам по поводу стимулирования в нынешней ситуации.

А тот факт, что известный комментатор, анализирующий текущие события, похоже, не знает этого даже после полутора лет дебатов по данному вопросу, заставляет меня с пессимизмом смотреть на перспективы экономики.

КОММЕНТАРИИ ЧИТАТЕЛЕЙ С САЙТА NYTIMES.COM

Хотя стена пала, граница осталась

После падения Берлинской стены Западная Германия унаследовала крупные структурные проблемы, которые не могли решить даже массированные вливания в Восточную Германию.

Я согласен, что положение Германии в 1990 году несопоставимо с нынешним спадом в США. Полагаю, что американцы просто бы положились на мобильность населения и позволили бы всей Восточной Германии превратиться в экономический пустырь. В конце концов с политической точки зрения здесь такое было неосуществимо.

– G., Германия

Стоимость восстановления инфраструктуры Восточной Германии была лишь малой частью общих затрат на объединение. Большая часть 1,3 трлн. евро, переведенных с запада на восток с 1990 года, пошла на пенсии и соцвыплаты.

Реальная проблема заключалась в том, что после объединения официальный обменный курс между западной и восточной частями был 1:1, а неофициальный – что-то вроде 1:5. Это подтолкнуло спрос на востоке, но одновременно сделало местное производство неконкурентоспособным. По сей день безработица на востоке вдвое выше, чем на западе, хотя ситуация в последние 5–10 лет улучшилась.

– R., Германия

Немцы фактически, а возможно, – и осознанно, ведут торговую политику с нулевой суммой, при которой их рост исключительно обеспечивается за счет расходов других стран. Немецкая политика агрессивного экспорта усугубит ужасный внутренний торговый дисбаланс в ЕС и уничтожит евро.

– K., Великобритания

Господин Кругман, качество экономистов в США, кажется, не выше, чем в Японии, что меня несколько удивляет. Я вам очень симпатизирую, и мир немало выигрывает от ваших идей.

– Tomo Nakamaru, Токио